29 сентября 1941 года в Киеве фашистские войска начали массовые расстрелы еврейского населения украинской столицы, которое советская власть даже не попыталась эвакуировать из города, в который пришла война. Всего за два дня жертвами нацистов стали 34 тысячи евреев разного возраста и пола. А общее количество убитых в Бабьем Яре достигает 150 тысяч человек.
Видео дня
OBOZ.UA вспоминает, как все началось и цитирует воспоминания тех, кто чудом выжил в те жуткие дни.
Все евреи города Киева …
В конце сентября фашисты захватили девять раввинов, которым приказали передать всем евреям столицы, что им будет проведена санитарная обработка, после чего они будут вывезены в безопасные места. Раввины, конечно, не поверили захватчикам и честно признались людям, что стоит готовиться к смерти. А уже 28 сентября на улицах столицы появились страшные объявления:
- Все евреи города Киева и его окрестностей должны появиться в понедельник, 29 сентября 1941 года, в 8 часов утра на угол Мельниковой и Доктеровской улиц (возле кладбища). Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и т.д. Кто из евреев не выполнит это распоряжение и будет найден в другом месте, будет расстрелян.
Текст был напечатан большим шрифтом на русском, более мелким – на украинском, и совсем мелким – на немецком языке, с ошибками в названии улиц. Именно так они были указаны в Большой Советской энциклопедии 1936 года.
Описание того, что требовали взять с собой, давало людям слабую надежду на то, что они действительно будут вывезены из Киева. Но на самом деле в это почти никто не верил.
На следующий день киевские евреи обреченно шли по улицам города, по дороге, которую потом назвали «дорогой смерти».
Украинский публицист и историк Станислав Цалик в своей статье отмечал, что политика нацистской Германии предполагала, что все евреи должны быть уничтожены, но трагедию в Киеве ускорила и советская власть, которая 24 сентября устроила подрыв жилых зданий на Крещатике. По его мнению, для фашистских захватчиков это стало такой оплеухой, что им срочно понадобился козел отпущения, которым стал еврейский народ.
Почему именно Бабий Яр
Историк убежден, что на выбор места расстрела повлияли три фактора. Бабий Яр – это малонаселенная окраина столица, где будет минимум свидетелей страшного преступления нацистов. Также рядом была расположена железнодорожная станция, соответствующая легенде о якобы вывозе евреев из города.
Да и размеры самого оврага подходили для того, чтобы превратить его в место страшной казни, ведь Бабий Яр был длиной 2,5 километра и глубиной до 50 метров.
Свидетельство выживших и свидетелей страшных дней
Свидетельство Дины Проничевой (до замужества – Васерман)
До войны я была актрисой Киевского театра юного зрителя. Муж ушел на фронт на второй день войны, и я осталась с малыми детьми и больной старой матерью. Гитлеровские войска заняли Киев 19 сентября 1941 года и с первого же дня начали грабить и убивать евреев. Мы жили в ужасе. Когда я увидела плакаты на улицах города и прочла приказ «Всем евреям Киева собраться в Бабьем Яре», о котором мы и не подозревали, я сердцем почувствовала беду. Дрожь охватила все мое тело. Я понимала, что в Бабьем Яре нас не ждет ничего хорошего. Поэтому я одела своих детей, младшей из которых было 3 года, а старшему – 5, собрала их вещи в небольшой мешок и отвезла дочь и сына к своей русской свекрови. После этого я взяла больную мать и, выполняя приказ, мы с ней отправились в путь в Бабий Яр.
Сотни, если не тысячи, евреев шли по тому же пути. Рядом со мной шел старый еврей с длинной седой бородой. На нем был талис (молитвенный платок) и тефиллин (филактерий). Он тихо бормотал. Он молился так же, как молился мой отец, когда я была ребенком. Впереди меня шла женщина с двумя детьми на руках, а третий ребенок держался за ее фартук, шнурок. Больных женщин и пожилых людей везли на подводах, на которых были сложены сумки и чемоданы. Маленькие дети плакали. Пожилые люди, которым было тяжело идти, едва слышно вздыхали, но молча продолжали свой путь скорби…
Русские мужья сопровождали своих жен-евреек. Русские жены сопровождали своих мужей-евреев.
Когда мы приближались к Бабьему Яре, послышалась стрельба и нечеловеческие крики. Я начала понимать, что происходит, но ничего не сказала маме.
…Полицейский приказал мне раздеться и подтолкнул к обрыву, где ждала своей судьбы еще одна группа людей. Но перед тем, как раздались выстрелы, должно быть из страха, я упала в яму. Я упала на уже убитых… В первые минуты я ничего не могла понять – ни где я, ни как я туда попала.
Думала, что сошла с ума, но когда на меня начали падать люди, я пришла в себя и все поняла.
Я притворилась мертвой. Подо мной и на мне лежали убитые и раненые – многие еще дышали, другие стонали… Вдруг я услышала детский плач и крик: «Мама!» Я представила, как плачет моя дочь, и сама заплакала.
Стрельба не прекращалась, люди продолжали падать. Я сбрасывала с себя тела, боясь быть погребенной заживо. Делала это так, чтобы не привлечь внимание полицаев.
Вдруг все утихло. Стемнело. Вокруг ходили вооруженные автоматами немцы, добивая раненых. Я чувствовала, что надо мной кто-то стоит, но не подавала никаких признаков того, что я жива, хотя это было очень тяжело. Потом я почувствовала, что нас засыпают землей. Я зажмурилась, чтобы земля не попала в глаза, а когда стало темно и тихо, буквально тишина смерти, я открыла глаза и убедившись, что вокруг никого нет и никто за мной не наблюдает, сбросила с себя землю. Я увидела яму с тысячами трупов. Меня охватил ужас. Кое-где земля поднималась – полуживые люди дышали.
Я посмотрела на себя и ужаснулась – рубашка, прикрывавшая мое голое тело, была пропитана кровью. Я попыталась подняться, но не смогла этого сделать. Тогда я сказала себе: «Дина, встань. Беги отсюда. Беги отсюда, тебя ждут дети». Я поднялась и побежала, но тут услышала выстрел и поняла, что меня увидели. Я свалилась на землю и молчала. Было тихо. Все еще лежа на земле, я начала тихо двигаться в сторону окружавшего яму высокого холма. Вдруг я почувствовала, что сзади меня что-то двигается. Сначала я испугалась и решил подождать минуту. Я тихо обернулась и спросила: «Кто вы?»
Мне ответил тоненький, испуганный детский голосок: «Тетя, не бойтесь, это я. Я Фима. Меня зовут Фима. Моя фамилия Шнайдерман. Мне 11 лет. Возьмите меня с собой. Я очень боюсь темноты».
Я придвинулась поближе к мальчику, крепко обняла его и принялась тихо плакать. Мальчик сказал: «Не плачь, тетенька».
Мы оба молча двигались. Дошли до края пропасти, немного отдохнули, а затем продолжили подниматься дальше, помогая друг другу. Мы достигли вершины ямы и стояли, собираясь двигаться в том направлении, которое нам казалось лучшим, когда раздался выстрел. Инстинктивно мы оба упали на землю. Несколько минут мы молчали, боясь произнести хоть слово. Когда я успокоилась, то приблизилась к Фимочке, прижалась к нему и тихо спросила: «Как ты себя чувствуешь, Фимочка?»
Ответа не последовало. В темноте я нащупала его руки и ноги. Он не шевелился. Не было никаких признаков жизни. Я немного поднялась и заглянула ему в лицо. Он лежал с закрытыми глазами. Я пыталась их открыть, пока не поняла, что мальчик мертв. Видимо, выстрел, раздавшийся за мгновение до этого, унес его жизнь.
Я погладила холодное лицо мальчика, прощаясь с ним, потом встала и бросилась бежать.
Только убедившись, что я вдали от того страшного места, которое называется Бабий Яр, я позволила себе выпрямиться и направиться к хате, которая едва виднелась в темноте…
Из воспоминаний Раи Дашкевич
29 сентября 1941 года всем евреям Киева было приказано прийти на угол улиц Мельникова и Дегтярева и принести с собой деньги и ценности. Неисполнение приказа каралось расстрелом. Собралась большая колонна, в которой шла и моя семья Когутов, в том числе 6 детей и 7 внуков. Я стояла возле отца и держала на руках своего трехлетнего младшего брата Петеньку. Нас расстреляли прямо у обрыва Бабьего Яра. Отец упал, а за ним и моя старшая сестра Сима. Люди падали, как камни, брошенные чьей-то рукой.
Я не знаю, когда меня расстреляли, но очнулась ночью в овраге. Вокруг лежали трупы, со всех сторон текли потоки крови. Я была только ранена и принялась выбираться из-под груды тел, которые окружали меня со всех сторон. Вскоре я выбралась и принялась ползти, не зная куда. Несколько раз я теряла сознание, но приходила в себя и снова ползла вперед, пока не увидела свет какого-то дома. После того как я постучалась, дверь открыла старушка, и я потеряла сознание.
Из воспоминаний Валентина Бубнова
Подрыв (советскими войсками) Крещатика послужил немецким оккупантам поводом для проведения убийственных операций против еврейского населения города Киева: через пять дней, то есть 29 сентября 1941 года, они дали понять свой ответ …
В тот злополучный день во дворе собрались все евреи из нашего двора, которые не хотели уезжать. Мои родители стояли, обнявшись, и плакали. Я не понимал, почему они плачут. Мне сказали, что мама едет ненадолго в Новоград-Волынский, к бабушке и дедушке. Между ними стоял открытый чемодан, я пытался положить в него свой игрушечный пистолет, надеясь поехать с мамой. Но из этого ничего не вышло, и я тоже расплакался, оставшись со своей неразлучной няней Марусей, которая тоже плакала.
Мои родители вышли со двора одними из последних. Маму я больше никогда не видел. Отец вернулся вечером, выглядел совсем истощенным и постаревшим. Он ничего мне не сказал, но я инстинктивно почувствовал, что произошло что-то ужасно непоправимое. Но постепенно я привык к мысли, что мама в Новограде-Волынском, что она скоро вернется и мы снова будем вместе.
В тот страшный день люди собирались в дальний путь. Не имея никакой информации, не зная о положении евреев ни в самой Германии, ни в оккупированных странах Европы, люди думали, что их вывезут подальше от опасности.
В преддверии Йом-Кипура около 100 000 евреев Киева покинули свои дома. Толпы людей с детьми, которые спали на руках, или на повозках, плача, поддерживая стариков под руку, потоками медленно и скорбно вливались в эту реку смерти, окруженную со всех сторон противотанковыми заграждениями, колючей проволокой, стеной еврейского кладбища, а также немцами и полицаями.
Дальше… дальше начался настоящий ад. Обреченных заставляли раздеваться и отбирали ценные вещи. Документы уничтожали на месте, и (людей) группами по 30-40 человек выталкивали на узкий гребень над крутой горой. Детей сбрасывали вниз живыми. Многие люди на месте теряли рассудок или у них седели волосы. Стоны и плач не утихали в течение трех суток. Три дня подряд не смолкали пулеметы и автоматы. Тела падали на дно оврага. В конце дня тела засыпали землей. Палачи не успели убить всех людей за один день, поэтому выжившие оставались на ночь за колючей проволокой. Их расстреливали в течение следующих дней…
Из дневника киевской учительницы Л. Нартовой
Утром ко мне постучала соседка и сказала: «Посмотри, что творится на улице». Я бросилась на балкон и увидела, что люди двигаются непрерывным потоком, заполняя всю улицу и тротуар. Шли женщины, мужчины, молодые девушки, дети, пожилые люди – целыми семьями. Многие везли свои вещи на колясках, но большинство несли свои вещи на плечах. Шли молча. Это было ужасно. Это продолжалось долго, целый день, и только ближе к вечеру толпа людей стала редеть. Они продолжали идти и на следующий день, и так несколько дней…
Я вышла на балкон и увидела, что по улице идет толпа евреев, которых охраняли четыре полицая. Они были разного возраста, но преимущественно пожилые. Они шли медленно и с такими жалкими лицами, что на них тяжело было смотреть. Все они выглядели больными. За ними на тачках везли трех женщин. Ноги у них свешивались и бились об асфальт. О, как страшно жить здесь, как трудно смотреть на эту сцену. Мне хотелось убежать. Я оделась и вышла на улицу как раз в то время, когда они были вплотную к нашему дому.
Вчера мне рассказывали люди, живущие на Подоле, о евреях, которые собрались на всю ночь со своим раввином, как он их успокаивал и готовил к смерти и как утром они пошли попрощаться со своими друзьями перед тем, как их убьют…
Из «Записок стороннего наблюдателя» Виктора Некрасова
30 лет назад, в первую неделю немецкой оккупации, на стенах домов в Киеве появились объявления о том, что «все евреи города Киева должны появиться в понедельник, 29 сентября 1941 года, до 8 часов утра на пересечении улиц Мельниковой и Дегтяревской (рядом с кладбищем) со своими документами, деньгами, ценностями, теплой одеждой, постельным бельем и т.д.». На серых плакатах не было ни названия, ни подписи. Они были расклеены по всему городу.
Моя мама тоже их читала. У нее было много друзей-евреев. Она ходила к этим друзьям и просила, умоляла их не уезжать, никуда не уезжать. Бежать, прятаться, даже вместе с ней.
Я не понимаю магии этого объявления. Почему они верили, что евреев отправят в гетто или что их куда-то вывезут. Куда? Это не имело значения.
Никто из маминых друзей ее не послушал. Они ушли. Мама их сопровождала. В том числе Лизу Александрову, маленькую еврейку с большими глазами, с родителями, стариками. Где-то у еврейского кладбища они отогнали сопровождавших. Охриплые солдаты с засученными рукавами и полицейские в черных мундирах с серыми обшлагами. Где-то дальше, впереди, раздавались выстрелы, но в то время мама ничего не понимала…
Трагедия Бабьего Яра хорошо известна. Хочу лишь подчеркнуть, что это было первое такое огромное и сконцентрированное за короткое время умышленное уничтожение людей. 100 000 за три дня! Разве только Варфоломеевская ночь, когда было убито 30 000 гугенотов, может с этим сравниться? Хиросима и Нагасаки были позже.
Бабий Яр – это старые люди, женщины, дети. Другими словами, беззащитные. Люди, которые были сильнее и младше, и не только евреи, встретили здесь свою судьбу позже – немцам понравился этот овраг. Позже немцы ушли. Они пытались замести следов своих преступлений. Но разве можно скрыть такие вещи? …Они заставляли военнопленных сжигать тела. Складывать их на кучу и сжигать. Но все не сожжешь.
Абрам Каган, «Киевский «Яр слез», 29 сентября 1944 года
29 сентября 1944 года исполнилось три года с того дня, когда гитлеровские палачи уничтожили еврейское население Киева в Бабьем Яре.
В этот памятный день с раннего утра и до позднего вечера огромное количество людей направлялось в Бабий Яр. Солдаты, чиновники, женщины с детьми, старики и молодые, а также вернувшиеся в Киев из эвакуации, почти каждый из них потерял кого-то в этом великом «яре слез» Бабьего яра – отца, мать, сестру или брата, жену или детей, а в большинстве случаев – всю свою семью.
Азриэль Штаркман, старший лейтенант (Красной Армии), вернулся в Киев с фронта в отпуск на несколько дней. Он искал следы своих родителей. Соседи рассказали ему, что его родители не избежали судьбы оставшихся в Киеве евреев… Азриэль Штаркман приехал в тот страшный поминальный день в «яр слез», как называют киевские евреи Бабий Яр, и там встретил многих евреев.
Он стоял там, подавленный, и слушал молитвы, которые читали религиозные евреи за своих близких, убитых. Он слышал плач и рыдания женщин, вспоминавших о беде, постигшей их близких. Первому встречному Штаркман сказал: «Я, Азриэль бен Яков хакохен Штаркман, клянусь, что разорву убийц на куски. Отсюда я вернусь прямо на фронт… Верьте мне и верьте в мою месть!»
Все смотрели на разъяренного лейтенанта. Они верили ему. Верили, что он и такие, как он, отомстят.
