Довелось как-то послушать большое интервью Леся Подервьянського, где он рассказывал о том, как начал писать свои литературные произведения, и в том, что он рассказал, я неожиданно угадал очень многое. С его слов, у него все началось во время прохождения срочной службы в совковой армии. Там он столкнулся с запредельным абсурдом, который либо серьезно калечил твое сознание, либо тебе приходилось как-то от всего этого абстрагироваться.
Но суть совковой армейской среды сводилась к тому, что взять и отстраниться от всего движения было нельзя по определению. Таких молчунов, которые что-то там сами себе в голове шифруют, не то что не любили, их вычисляли мгновенно и брали в оборот. Причем, делали это как офицеры, что бывало реже, так и прапорщики, а чаще «старики», которые уже полностью пропитались совковой кирзой и стали ее активными разносчиками. Тех, от кого было непонятно что ожидать, доводили до предела слома, чтобы увидеть, что там у него за нутро.
Но была и другая форма сохранения своего «я» в такой обстановке. Ты вроде бы принимаешь участие во всех этих мероприятиях, но если остальные действительно принимают все это на веру и живут этим, то единицы просто проталкивались вперед, чтобы повнимательнее рассмотреть все эти движения.
Включив в себе режим исследователя, ты не терял интереса к процессу и потому для окружающих не казался чужеродным телом, но все равно был на позиции наблюдателя и в большей или меньшей степени, становился критическим исследователем. А критическое мышление не давало выжечь тебя внутри до пепла, как это происходило в большей части случаев.
Но уже спустя десятки лет после окончания службы удалось вывести еще один важный момент, который необходим для устойчивости такой позиции. Абстрактное исследование вряд ли могло бы удержать психику в нормальном состоянии, для этого была необходима фиксация результатов своих исследований. У меня этот элемент присутствовал в определенной форме, а вот у Леся это вылилось в написание пьесок и рассказов. В результате он рассказывает о своей службе в армии языком исследователя и это – сразу бросается в глаза.
А в итоге, такие наблюдения и такая позиция дали ключ к пониманию сути совка, поскольку армия была одной из двух идеальных его состояний. Один – армия, а второй – тюрьма и по сути, они не сильно отличались между собой по системе и принципам организации. Понимая одно, ты легко понимал второе, а понимая это, ты понимал совок таким, каким является его суть, без мишуры с пломбиром и колбасой по 2.10.
Более того, внутреннее отвращение к нему становилось мощным психологическим иммунитетом на всю оставшуюся жизнь. Об этом я могу рассуждать с полной уверенностью, поскольку большая часть жизни осталась позади и это мироощущение неприятия совково-коммунистической дряни ни разу не дало сбоя.
Ну а то, что тюрьма и армия – близнецы-братья в совковом исполнении, стало понятно по некоторым собственным наблюдением, но в виде общей картины, это начало формироваться с одного очень интересного разговора, который явно оказался неожиданным для его инициатора. Спустя время я задавал себе вопрос о том, была ли это провокация и до сих пор однозначного ответа на него нет, хотя ни я, ни мой товарищ, который присутствовал при этом разговоре, не должны были представлять интереса для «особого отдела».
В общем, тогда была такая практика, когда молодые офицеры, распределенные после училища в строевую или учебную часть, первое время, пока не получали общагу или что-то подобное, жили в расположении роты. Иногда им отводили место в спальном помещении роты, а иногда они несколько месяцев жили в ротной канцелярии, если командир роты позволял это делать. И вот у нас был как раз второй вариант.
После училища к нам распределили лейтенанта на должность, название и суть которой просто невозможно пояснить тем, кому сейчас меньше 40 лет. Я даже не стану пытаться это сделать, а каждый, кто в курсе, пускай сам попробует пояснить кому-то из молодежи, что же это была за воинская должность такая, предусмотренная штатным расписанием каждой воинской части. В общем, лейтенант был комсоргом батальона.
Да что там, даже я с трудом себе представляю, что было написано в его должностной инструкции. Нет, конечно же, я могу что-то предполагать, поскольку комсорг был в школе, но вот что он делает в армии – тот еще вопрос. Ну а самую большую сложность представляло то, что за все два года службы мне так и не довелось увидеть комсорга хоть за какой-то специфической работой. Правда, поскольку он проходил по ведомству замполита, спиртное он употреблял профессионально и в каких-то невероятных количествах, из-за чего у него однажды возникла крупная проблема.
В общем, он попал в неприятную историю как раз будучи в состоянии “риз” и мой товарищ запросил материальной помощи. Он знал, что по роду деятельности, которую мне удалось осуществлять во время службы, деньги у меня водились и сначала я думал, что проблема возникла у него и потому сразу дал согласие. Но когда выяснилось, что речь идет о лоботрясе, живущем в нашей канцелярии, отступать было некуда. Хотя, к его чести будет сказано, находясь ночью в казарме, он никогда не лез в наши дела и на том ему было спасибо. В общем, мы помогли ему, а с получки он решил вернуть деньги, но понятно, что мы отказались и потому он решил «проставиться».
В итоге, лейтенант и мой товарищ очень быстро дошли до состояния «Федя, дичь!», а я почти не употреблял и дальнейшие разговоры наблюдал на чистую голову. В общем, лейтенанта порвало на антисоветчину такого махрового посола, что товарищ, хоть и хорошо подгрузившийся, сказался совсем пьяным и вроде как уснувшим. А я все это слушал и по сути, рассказывал он мне. Стало понятно, что тут спрашивать ни о чем нельзя, как нельзя и высказывать своего мнения, поскольку все политработники одной ногой стояли в особом отделе и только другой – в политрупе.
Тогда он рассказал много интересно из того, о чем я мог либо догадываться, либо даже не догадывался, и тогда сразу показалось, что эта какая-то стандартная, тестовая история, которую рассказывают в виде наживки. Но в любом случае, это было неожиданно и интересно. Но вот что действительно нашло свое подтверждение, хотя и много позже, так это то, что он рассказал о солдатах срочной службы. Он сказал, что вот эта казарма и все в ней примерно соответствует тому, что прямо сейчас есть на многочисленных зонах.
Только тут это – рота, а там – лагерь, санузлы – идентичные, хождение строем и с песней – аналогичные, даже обмундирование не сильно отличается, ибо шьется примерно в одних и тех же местах и различается минимумом. Кухня обустроена так, как и на зоне. И в общем, это потому, что и зона, и армия созданы по одним лекалам, пусть и для разных целей. И еще он добавил, что в случае войны или состояния, близкого к войне, страна быстро перейдет на казарму, а значит и на лагерь.
Потом разговор ушел на привычные темы «пиво, бабы, папиросы» и остался без последствий. Мы больше так не общались и тема оказалась закрытой. Возможно, он действительно был настолько пьян, что и не помнил, что тут нес, а мы с товарищем – сделали вид, что один спал и ничего не слышал, а второй – ничего не понял из этих словес.
Но позже, внимательно рассматривая устройство армейского механизма, все больше убеждался в том, что армия – действительно является слепком зоны. Эту мысль подтвердил проживший у нас в роте несколько дней боец, который через нашу часть уходил на дембель после дисциплинарного батальона. Ну а много позже, уже сталкиваясь с пенетенциарной системой по роду профессиональной деятельности, эта мысль закрепилась окончательно.
Вот и вся вакцина. Она проста и бескомпромисна. Ты можешь рассказывать о пломбире, колбасе, хорошем Путине и дедушке Ленине, но на самом деле, ты говоришь о тюрьме. Еще тогда, может, не окончательно сознавая это, я сделал свой выбор и глядя на горящие в твиттерах «срачи патриотов» понимаю, что меня это не трогает абсолютно потому, что я не хочу, чтобы Украина была тюрьмой и буду всегда против тех, кто этого хочет.
Не знаю, поможет ли кому-то это лекарство, но мне – помогло, и я так понимаю, что Лесю – тоже.
